Твердые реки, мраморный ветер - Страница 88

Но отвлекаться надолго на подобные рассуждения не хотелось – было кое-что поинтереснее. Как же все-таки такое может быть, что он хочет чего-то, но не знает – чего? Этот вопрос сейчас занимал его больше всего, даже пялиться на коленки не так сильно хотелось. Желание-в-потенции? Готовность испытать желание? Желание испытывать желание? Он словно кружил вокруг и около, нащупывая резонанс. Эти словосочетания были близки. Наверное, последнее – точнее всего: желание испытывать желания. А также готовность их испытывать. Удивительное, оживляющее состояние. От него буквально не сиделось, хотелось вскочить и носиться, прыгать, читать, писать – словно все возможные, все известные для него направления, в которых когда-либо были проявлены его желания, немного подпитывались сейчас, совсем немного – не настолько, чтобы захотелось начать их реализовывать, а чтобы они просто чувствовались. Это как… чувствовать свое тело! Вот сейчас я тоже чувствую и руки, и ноги, и пальцы, и член, но активно двигать ими не хочу – приятно чувствовать и хотеть двигаться, и я чувствую свое тело благодаря микродвижениям. Тело желаний! Эта мысль возникла сама собой как естественное обобщение. У меня есть тело желаний! Я чувствую его – всё, целиком, как я чувствую каждую часть своего тела, и тоже за счет "микродвижений" желаний. Охуеть!

Андрей больше не мог спокойно усидеть, он схватил Йолку за руку и стал, перебивая сам себя, рассказывать обо всем, что ему стало ясно. Это было так охуительно, что рядом есть человек, который может всё это понять, которому это всё известно – Андрей почему-то не сомневался в этом, и на секунду скептическая мысль закралась к нему в голову – а в самом ли деле ей понятно, или она только вежливо слушает? Эта мысль не была тревожна или болезненна – она была просто одна в ряду других – трезвая мысль среди других, трезвых и ясных восприятий, и если бы – он представил это себе – оказалось, что она слушает пассивно, не имея возможности сопоставить услышанное со своим опытом… нет, разочарования не возникает! Возникает новое желание – разъяснить, рассказать подробно, помочь почувствовать, поделиться, научить. Желание научить, отдать – это было охуительно, это вызвало новые водовороты восприятий, вспышки симпатии, самоотдачи, без болезненных ожиданий и надежд, замешанных на тщеславии. Андрей чуть не задохнулся, когда осознал, что, предполагая, что Йолка может не иметь такого опыта, он ни на секунду, блять, именно ни на секунду не испытал чувства своей важности, чувства превосходства или гордости – это было чудовищно прекрасно, и этот балласт важности и гордости воспринимался как нечто холодно-липкое, омерзительное, ядовитое по отношению к тому, что он сейчас испытывал. Как же назвать вот это – яркая симпатия, самоотдача, желание отдать, рассказать, объяснить, потратить на это хоть час или два – какая разница, если ей будет интересно, ведь он будет рассказывать о том, что сам переживает, что захватывает его самого… Это преданность! Точно, блять, это преданность. Преданность. Клёво. Вот это то, что делает жизнь не просто наполненной, а переполненной до захлебывания, до писка, до желания перевернуть весь мир, которое прекрасно уживается в полной неподвижности тела, чувств и мыслей. Блять. Ради этого стоит жить. Это штамп. Черт с ним. Ради этого точно стоит жить. Это штамп. На хуй, какая разница? Ради этого стоит жить. Это даже не цель, это и есть жизнь, это и есть русло, в котором течет жизнь. Это штамп. И черт с ним, это так охуительно.

– Хочешь развлечься? – Йолка ткнула его в бок.

– То есть?

– Смотри на лицо моего соседа.

Справа от Йолки в состоянии между сном и бодрствованием сидел парень лет тридцати, то ли малаец, то ли китаец – разберешь. Она повернулась к нему и что-то проговорила на ухо. Сонливость с его лица тут же сошла, и он весь одеревенел. Йолка сказала что-то еще, он ответил. Спустя полминуты она повернулась к Андрею.

– Я предложила ему отсосать. Прямо тут. Он из Сингапура, и говорит, что очень стесняется и боится. Я говорю, что бояться нечего – свет погашен, мы накинем одеяло ему на ноги и я как будто просто буду лежать у него на коленях. Он твердит, что стесняется и боится, но это нормально – другой, более позитивной реакции, ожидать трудно, так что буду действовать.

Йолка взяла свое одеяло и легла, положив ноги на Андрея, а голову на колени сингапурцу.

– Да, забыла сказать, – сказала она, высовывая голову из-под одеяла, – я ему сказала, что ты мой парень и что ты знаешь, что я люблю отсасывать и что я сейчас буду ему сосать, а ты будешь гладить мои ножки, чтобы мне было приятнее.

Теперь слегка одеревенел Андрей. Оба – и он, и сингапурец, не знали – куда девать свои глаза, поэтому тупо смотрели на одеяло, которое слегка шевелилось от движений головой. Спустя пять минут Йолка выползла и села.

– Кончил, – произнесла она, облизываясь. – Ему наверное впервые в жизни сосали, так что продержался долго, молодец. Теперь – наоборот.

Она положила ноги на соседа и он покорно взял их к себе. Так как Андрей сидел у окна, то Йолка не стала накрываться одеялом. Краем глаза Андрей видел, что сингапурец вежливо не смотрит в их сторону. Так и ему было спокойнее.

Катманду оказался патриархальным низкорослым городишком. Тамэль – район тусовки туристов, был довольно уютен, но они поселились в некотором отдалении от него – в очень комфортабельном, но и очень дорогом отеле.

– Платить не будем вообще, – успокоила его Йолка. – Это отель фонда, и есть свободные номера. Декабрь – не сезон, и отель заполняется не на сто процентов.