Твердые реки, мраморный ветер - Страница 19

Неужели папаши и мамаши, которые воспитывают в своих дочерях такую покорность, не понимают своим убогим умом, что кроме них ею воспользуются и другие насильники, что такая покорность для агрессоров – что красная тряпка для быка? Или для них на самом деле интересы дочери – дело десятое, а главное – чтобы она была их вещью, их собственностью, чтобы им льстила ее послушность и зависимость? Ведь это садизм! Нарочитое, намеренное уродование человека. Ну как например в африканских и тайских племенах, в которых детям одеваются на шеи кольца, так что со временем шея неимоверно вытягивается и без колец уже неспособна держать голову – натуральная пытка, выдаваемая за "национальную особенность", нечто вроде вырезания писек у маленьких девочек, массово практикуемого в Сомали и прочих гнусных странах.

Внимание снова вернулось к Вике – такой же скромнице, которая, только скажи ей "ссстоять, сука!", будет покорно ждать, пока ее изнасилуют. Взгляд снова скользнул по аккуратным тетрадкам. Это кажется таким милым – эта аккуратность, а что стоит на самом деле за ней? Та же покорность. И старческость.

– Будь так добр, скажи, почему ты так говоришь? – Неожиданно через Вику обратилась к Андрею Ленка.

– Как так, извини за вопрос? – Опешил Андрей.

– Почему "старческость"?

Значит, эмоции явно были через край, если он, сам не заметив, стал говорить вслух.

– И что вообще плохого в старческости, скажи пожалуйста? – Ленка говорила неожиданно громко, так что сначала ближайшие несколько человек навострили уши, чувствуя скандальные нотки, а затем и остальные обратили сюда внимание, поскольку динозавр замолчал и вежливо указал ладонью в их направлении, мол послушаем их.

Оказавшись в центре внимания, Андрей неожиданно покраснел, язык стал заплетаться, и из этого надо было как-то выбираться. Самым неожиданным оказалось то, что он против своей воли оказался вовлечен в спор именно с Ленкой, чего он хотел меньше всего.

– А что хорошего-то, извини? – Голос его прозвучал громко и грубо, но никак иначе он не мог преодолеть подавляющей неловкости.

Ленка неожиданно восприняла это как наезд лично на нее.

– Старость – это завершение нашей жизни, это время, когда весь наш опыт синтезируется.

– Ха, – воскликнул Андрей. – Опыт, видите ли, синтезируется! Ты посмотри на эти растения, на эти воблы, сидящие на лавочках у подъезда! Что там у них синтезируется, скажи пожалуйста?

– А что плохого в том, что они сидят на лавочках, извиняюсь? Они работали всю жизнь, они родили и воспитали детей, они возятся с внуками, помогают семье, а в свободное время сидят на лавочке, и слава богу что у них есть свободное время, что они наконец-то могут отдохнуть, просто посидеть, пожить для себя.

– Ну и какая это жизнь, прости за вопрос? – Саркастически спросил Андрей. – Обмывание косточек соседям, злопыхательство, перемалывание самых тупейших глупостей, о чем тут вообще спорить-то, я не понимаю? Да если эти мерзкие старушки в один прекрасный момент исчезнут с лица земли, только дышать станет легче!

Он и сам не ожидал, что в своей запальчивости сможет произнести такое, но, будучи сказанными, эти слова стали выражением его позиции, и отступить он уже не мог, не позволяла гордость, и он рванул напропалую, понимая, что этим самым уж точно лишается всяких надежд на благосклонность Вики – она была слишком добропорядочна, чтобы простить такой радикализм, и, возможно, это столкновение с Ленкой зайдет дальше, чем чисто дискуссионное противостояние.

В аудитории наступила тишина.

– Фашизм какой-то, – произнес кто-то.

– Как только можно такое говорить! – Возмущенный голос сзади.

Динозавр зашевелился и собрался, видимо, изречь какую-нибудь мудрость, но Андрея понесло.

– А причем тут фашизм? – Он обернулся и стал выкрикивать фразу за фразой куда-то вокруг себя. – Зачем сразу клеить ярлыки? Много ума не надо, чтобы назвать человека фашистом. Раньше ведьмой называли, теперь фашистов приплетают. Что ты вообще знаешь о том, что такое "фашизм"? Да ничего, я уверен, но ты знаешь главное – назови человека фашистом, и все начнут его ненавидеть.

Андрей так разволновался, что даже перестал употреблять обязательные формы вежливости.

– Тогда уж ты педофил, а не фашист! – Раздался смешливый голос из дальнего угла аудитории. – Ща за педофилами гоняются, а не за ведьмами!

Повисло тягостное молчание. Тема педофилии вызвала всеобщее напряжение. Одно дело трепаться о фашистах и стариках, и другое дело – тема педофилии, которая и в самом деле теперь стала крайне опасной. Совсем недавно их институт был потрясен целой серией разоблачений. В один прекрасный день институт наполнился людьми в форме, одного за другим в наручниках выводили преподавателей и студентов – всего оказалось двадцать два человека, включая Ежова – декана факультета прикладной математики. Арестовали семью Андрющенко – он был доцентом кафедры теорфизики, а она вела теорию полупроводников в старших курсах. Несколько аспирантов и студентов. Их арест был показательным, даже красивым, отточенным – сразу видна большая практика исполнителей. Самая некрасивая и даже отвратительная сцена разыгралась, когда вели Николаева – физрука. Он был известным биатлонистом, дни напролет проводил в качалке, и когда его выводили через главный вестибюль, неожиданно взбунтовался, разбросал четверых ФСБ-шников и побежал, громко крича что-то. Ему выстрелили в ноги, навалились и утащили, поскальзываясь на кровавом следу. В тот же день по институту распространили заранее заготовленные буклетики, в которых описывалась суть совершенного ими преступления. Все началось, оказывается, именно с физрука, который создал преступную сеть и вовлек в нее остальных. Андрей тогда несколько дней был в шоковом состоянии, так как понял, что и сам лишь чудом избежал ужасного конца. Николаев еще зимой заметил его, как неплохого лыжного стайера, привлек к тренировкам в секции биатлона, лично обучал стрельбе из винтовки, и лишь неожиданная и затянувшаяся простуда выбила его из колеи, затем он пропустил главную "лыжню" зимы и вскоре вовсе перестал показываться на тренировках, испытывая неопределенное чувство вины перед тренером.