Так что когда Йолка вошла в его комнату, первым вопросом Андрея был "Как мне научиться разбираться в людях", а вторым – "кто меня этому может поучить".
– Да много кто может, – усевшись в кресло и уперев взгляд куда-то в окно ответила Йолка.
Возникшую после этого паузу Андрей прерывать не стал, ожидая, что Йолка скажет что-нибудь еще – более конструктивное.
– Много кто может, – повторила она и добавила, – если, конечно, захочет…
– Многообещающим такое заявление называть я бы не стал, – рассмеялся Андрей. – А кто захочет?
– Можно спросить…
– Спроси.
– Спрошу.
– Но когда это будет? Время идет!
– Ты стал ценить время? – Йолка пристально взглянула на него.
– Еще как. Времени не хватает катастрофически. И даже когда начинаются занятия, у меня больше нет такого яркого предвкушения, как раньше, потому что очень хочется поскорее вернуться к своим исследованиям.
– Может быть, тогда целесообразно сделать перерыв в преподавании? – Йолка продолжала рассматривать его так, словно видела впервые и хотела составить о нем свое впечатление.
– Перерыв… может быть, да. Я этим не нарушу твоих планов, планов фонда?
– Да нет, мы тебя подменим…
– Тогда хочу. Наверное, хочу хотя бы на месяц. Почему я сам не подумал об этом? Это же классная идея – сделать перерыв, уйти на каникулы! Теперь у меня появится дополнительно четыре часа в день, ведь и готовиться к занятиям теперь не надо будет. Сколько всего нового я смогу узнать за эти четыре часа в день, сколько всего сделать!
Йолка продолжала его рассматривать. Раньше наверняка возникла бы озабоченность мнением, а сейчас – нет, сейчас эта озабоченность была совершенно лишней тут, в его мире растущих интересов.
– И я смогу продолжить учить генетику, хотя бы по полчаса в день, и начну читать Керама о доколумбовых индейцах, и прочту книгу про культуру неолита, и смогу еще…, – Андрей задумался, выбирая – что он хочет больше всего, какое из отложенных желаний наиболее яркое, наиболее притягивающее.
– Приходи завтра в Намче, – вставая, сказала Йолка. – Я встречу тебя в десять утра у огромного камня, покрытого тибетскими надписями, который лежит у самого входа в Намче – у того места, куда спускается тропинка с Кхумджунга.
– Хорошо, а что с преподаванием?
– С завтрашнего дня у тебя каникулы.
Оказывается, с пяти до девяти утра проходит целый день! Оказалось, что сознание того, что в восемь начинаются занятия, странным образом обезоруживало Андрея, и он и просыпался позднее, порой в шесть или даже в семь, и делать успевал мало, хотя раньше так не казалось. А сейчас, подскочив в пять, он вцепился в книги, и к девяти утра отвалился с чувством полноценно прожитого дня. Взяв собранный с вечера рюкзак и выскочив из логова, он понесся в Намче, на ходу повторяя формулы имидазола и пиримидина, и перебирая в памяти основные вехи Пелопоннесской войны и те аргументы, которые он нашел в пользу предположений о скрытом аутизме Лисиппа и явной неспособности Перикла к политическому лавированию.
– Пошли, – коротко бросила Йолка, и они двинулись по окружной верхней тропинке куда-то в противоположную часть Намче. Пройдя метров двести за монастырь, они спустились в поселок и через минуту Андрей уже входил в небольшой, но уютный гестхауз.
– Ты уже решил, где будешь жить, куда поедешь?
– Пока нет. Хочу слетать в Индонезию и на Филиппины, поноситься по островам, посмотреть новые места, но с другой стороны… не знаю, как совместить это с желанием читать, учить науки.
– Да, дилемма…, – с улыбкой посочувствовала Йолка. – Тут мы собрались… пообщаться немного, о том, о сём… хочешь присоединиться?
– Пообщаться?
В устах Йолки эта фраза звучала подозрительно обыденно и вяло, так что Андрей сразу заподозрил подвох и порадовался тому, что стал достаточно внимателен, и Йолке не удалось его вот так просто провести. Он потер ладонью небритую морду. Нравится, когда лицо покрыто одно-двух-трехнедельной шерстью – недостаточно длинной, чтобы выглядеть неопрятно, недостаточно короткой, чтобы колоться, и достаточно мягкой и плотной, чтобы руке было приятно прикасаться.
– Хорошо, давай пообщаемся.
– Мы будем наверху, там есть комната для медитаций, мы ее оккупировали, позавтракай и приходи.
– Хорошо…
"Позавтракай и приходи" от Йолки опять-таки звучало совершенно неестественно, уж чего-чего, а заботы от нее ждать не приходится. Значит эта фраза означала "сейчас ты там не нужен – приходи позже", но это она и так могла бы сказать, значит есть другой смысл. Раскапывание мотивации было интересной тренировкой – по словоупотреблению расшифровывать, вычислять подлинный смысл происходящего, а не тот, что демонстрируется напоказ. Значит Йолка пытается пустить его в колею обыденности, успокоенности, прежде чем он придет "пообщаться", чтобы он пришел расслабленным. Зачем? Возможно… для того, чтобы резче был контраст с чем-то, чтобы он получил что-то вроде "контрастного душа". Значит, там, наверху, его ждет что-то необычное, причем такое, которое максимально далеко от обыденности, значит там он встретится с кем-то очень интересным.
Удовлетворившись такими рассуждениями, он заказал завтрак и целиком "влился" в книгу Жозефа де Гобино, выкинув из головы все мысли о предстоящей встрече, отметив про себя, что способность не залипать в хаотических рассуждениях на ту или иную тему и полностью отдаваться интересной на данный момент деятельности – это еще одно изменение, определенно произошедшее с ним с тех пор, как он стал испытывать этот нарастающий и крепнущий интерес к жизни, к своим восприятиям, к наукам, и ему стало понятно, что как невнимательность и рассеянность, так и неспособность к концентрации – это не просто "милые особенности" личности человека, а свидетельство активных гнилостных процессов, идущих в его психике, доказательство тотальной серости и значит, в потенции, ненависти ко всему живому. Удивительно, как меняются представления о мире, когда начинаешь наблюдать за своими восприятиями, за проявлениями людей и делать выводы!